То был один из первых диспутов после сталинского молчания — их устраивал тогда горком комсомола (эти диспуты быстро прикрыли, и, подозреваю, что наши листовки содействовали ликвидации затеи либералов из горкома). Выступал "контрик", аспирант-химик из МГУ, поведавший собравшимся комсомольцам об изумительном факте своей биографии: оказывается, смысл жизни не в химии, как он думал раньше, а совсем в иных сферах, и если даже "рыба ищет, где глубже", то советская молодежь тем более должна найти свою глубину (устроители диспута, помнится, пытались навязать участникам такую интерпретацию старой пословицы: "Рыба ищет, где глубже, а человек — где ударные стройки коммунизма").
На этом-то диспуте я во время перерыва разложил наши листовки — в аудитории, на скамьях, а одну подал сразу после выступления "контрику", еще не остывшему от пламенной речи.
- Вот как это можно понять? — спросил я его с наивным
удивлением. — Это администрация разбрасывает воззвания в зале?
Листовку стали читать придвинувшиеся к нему друзья. Пробежав первые строки нашего "Манифеста", подруга узревшего смысл жизни химика воскликнула: "Петя, это провокация! Отдай назад листовку!"
Сейчас-то я понимаю, что девица трезво оценила обстановку. Я среагировал быстро: сам, мол, нашел листовку у себя на сиденье, а так как выступление Пети вселило в меня надежду в Петю, что с ним-то можно говорить о "смысле жизни" и "вообще", я и решил показать ему и вместе разобраться в этой абракадабре — что тут понаписано... Петя как будто успокоился, взял листовку и сказал: "Что ж, я позже ее прочитаю, сейчас хочу послушать выступления, а с вами мы можем встретиться в библиотеке Ленина, в общем зале — вернее, в курительной комнате возле него. Понедельник, шесть часов вечера, вас устраивает?"
Ну, допустим, тогда-то они меня и засекли. Так что? Приедем, скажу то, что всем говорил: нашел у себя на сиденье.
Где еще могли засечь?
В моем институте. Там я многих знакомил с "найденными" листовками. В университете? Слишком часто я появлялся там, и листовок оставил многовато.
Машина со мной и мордоворотами свернула в показавшийся знакомым переулок. Ну да, это же Лубянка! Не так давно мы с Витьком Балашовым специально приезжали сюда полюбоваться на дом, в котором служат охотники, промышляющие дичь вроде нас. Необходимость в дальнейших "хитрых вопросах" отпала: это не задержание, а арест.
Открылись ворота. "Челюсти дракона", — промелькнуло в мозгу название чьего-то
романа. В кабину заглянул часовой, и мы въехали в каменную пасть замкнутого со всех сторон двора.
Через минуту я утонул в мягком кресле, стоявшем посреди огромного кабинета. Вокруг меня расположилось несколько старших офицеров КГБ в форме и "гражданских
лиц". Возглавлял консилиум генерал.
— Ну, расскажите, сколько вы листовок изготовили?
— Я не изготовлял листовок!
— Ваш сообщник Балашов был более правдив с нами. ("Про Вика знают", — мелькнуло в голове.) Какую цель вы ставили?
— Моя личная цель — свобода разума.
— Это у вас одна из расшифровок названия вашей организации? ССР - "Союз свободы Родины", "Союз свободы России" и он же — "Союз свободы разума"? — обратился ко мне один из штатских.
Я перевел взгляд с генерала на него. Он был стар, лицо — зелено-синее, я не преувеличиваю. Если бы не выражение участия и интереса - именно так он старался выглядеть, разговаривая со мной, - я подумал бы, что в этом кресле кто-то скоропостижно скончался. Участливый мертвец!
Генерал подозвал черного и что-то сказал ему. Тот подошел ко мне и проговорил: "Пойдемте, Алексей Григорьевич!" Уходя, я услышал обрывок фразы: "Трое из них воспитывались в суворовском училище!"
Так я вступил в мир неволи.