Отрывок из выступления Виктора Балашова на Международном слушании Сахарова (Копенгаген, 1977)

 

 

 

...По освобождении все бывшие политзаключенные становятся пожизненными политическими ссыльными и не имеют прав свободных граждан, но постоянно находятся под административно-полицейским надзором политической полиции СССР.

 

...Мои сотоварищи по организации и политическому заключению, которые пытались выехать из СССР нелегально - ибо всем было отказано в выезде, - Эдуард Кузнецов, Юрий Федоров, Алексей Мурженко – вновь были арестованы и осуждены на 15 лет заключения, в условиях полного бесправия и унижения человеческого достоинства в политических лагерях КГБ, где я отбыл все десять лет и где они отбывали до этого по пять или семь лет по первому политическому делу.  

 

...Я должен сказать о режиме содержания политзаключенных во Владимирской тюрьме, где я был с 1963 по 1966 гг., и в лагере особого режима №10 в Потьме с 1966 по 1972 гг. Это был режим – и он остается таковым и поныне для политзаключенных – голода и психологического террора, осуществляемого тюремной администрацией.

 

Голодный паек: 500 г хлеба в день и по сути ничего, кроме хлеба, ибо так называемый «приварок» - добавление к хлебу – совершенно несъедобен, да и сам хлеб очень низкого качества, что провоцировало постоянно заключенных на голодовки протеста.

 

Принудительный, по сути каторжный труд в тюрьме, ибо он оценивается в месяц 2 р. 50 коп. с позволением купить на эту сумму продукты в ларьке.

 

В лагере особого режима труд оценивается 5-10 рублями в месяц, но с правом покупать на 3-4 рубля, однако характер труда – машиностроение – весьма производителен и, по сути, государство использует в отношении политических заключенных систему рабского труда.

 

Система и режим заключения политических заключенных постоянно провоцирует протесты в форме голодовок, а среди бывших «уголовников», попавших в политические лагеря, - протесты, выражаемые в татуировке на теле надписей вроде «Раб КПСС» или в нецензурных проклятиях советской власти, генеральным секретарям или Ленину.  Подавляются эти протесты судами и расстрелами – приговорами к высшей мере – или 15 годам заключения, или же одиночным заключением  психиатрической больницей как административным возмездием за подобные протесты.

 

...В 1963 году на особом режиме было 470 политических заключенных, в 1972 г. их уже стало 180 (вместе: во Владимирской тюрьме и в Потьме, спец. №10).

 

Но лишь не более ста из них освободилось (как освободился и я, по окончании срока): около 90-95 было расстреляно за протесты, попытки побега или умерли от болезней, но отнюдь не естественной смертью, так как если ты болен на «спецу», то ты обречен, ибо медицинская помощь по сути не оказывается (а если оказывается, то только как некая привилегия, с позволения КГБ). Оставшиеся сто человек были рассеяны по уголовным лагерям строгого или особого режима Сибири и Потьмы и обязаны были покаяться и отречься от своего политического лица, осудить  свое «преступное прошлое» и тем завоевать право быть не освобожденным, но – просто уголовным преступником.

 

Из 180 оставшихся – бывших в январе 1972 г. на политическом особом режиме, - более ста человек, отбывавших по 15 лет заключения и имеющих еще по 10-15 лет; по сути это пожизненные заключенные, ибо административный террор тюремной власти и политический шантаж КГБ провоцируют политические протесты и собственно судебные репрессии властей. Освобождение по окончании срока на особом режиме равно чуду, и когда находишься там, не верится, что такое может произойти. Ибо каждый день на «спецу» может быть днем смерти или новым приговором и сроком каждому.

 

 

назад